Капитан [СИ] - Андрей Алексеевич Панченко

бы не рыбацкая лодка, которую приспособили в качестве буя, мы бы её заметили в последний момент. На нас ли все эти заграждения поставили, или в качестве защиты от плавучих мин, мне сейчас без разницы, если мы упрёмся во второй бон, нам конец!

— Носовое орудие, огонь по лодке! — кричу я. Мои артиллеристы, не обращая внимание на впивающиеся в мешки с песком пули и стучавшие по обшивке осколки, переносят огонь прямо по курсу. И мажут, безбожно мажут, а бон уже совсем не далеко!

Не знаю, что на меня нашло, но я действовал на инстинктах. Не чувствуя боли, я соскочил с табурета и бросился на бак, к орудию. Отпихнув наводчика, я встал к прицелу, мир замер и изменился. Я снова стоял возле своей гарпунной пушки в открытом море, а передо мною маячила спина кита! У тебя один выстрел гарпунёр, иначе кит нырнёт и гоняйся потом за ним, а план горит! Я стрелял так почти тысячу раз, и не промахивался, я лучший гарпунёр флотилии! Выстрел! Слух вернулся, вместо привычного шума разматывающегося линя, противный визг пуль и осколков.

— Ура! — это кричит расчёт орудия, на месте лодки султан разрыва, который поднимает в воздух обломки дерева и обрывки цепей. Я попал! Крик подхватывают все бойцы, что сейчас на палубе, тральщик на полной скорости пролетает боновые заграждения, оставляя позади вражескую переправу и береговую батарею, которая в нас так и не попала. Ещё немного, и Онега, на которой стоят советские канонерки, мы почти прорвались!

Глава 14

Досталось «Шторму», аж смотреть больно. Борта и надстройка как решето, огромная дыра в надстройке от взрыва финского снаряда. Правый борт и нос судна, которым попало больше всего, сейчас похожи на спину ежа, от обилия забитых в пробоины деревянных кольев, они густо торчат во все сторону. На палубе, позади рубки, сюрреалистической конструкцией громоздятся остатки зенитной пушки, весь настил в потёках крови, масла и опалинах. На корме развивается военно-морской флаг, он тоже весь пробит. Уцелевшие остатки экипажа, сейчас стоят на пирсе коротким строем, в обгоревших, изорванных форменках, на многих белеют повязки. Если бы не мешки с песком, то большинство из них были бы мертвы. Парни отказались уходить в медсамбат до возвращения в Архангельск, если мы конечно сможем туда попасть. Наша судьба ещё не решена. Я стою перед строем тяжело опираясь на деревянную трость, рядом со мной комиссар, который во время прорыва был второй раз ранен в руку и Сидоренко, кисти рук которого похожи на боксёрские перчатки из-за густо намотанных на них кусков ткани, пропитанных кровью. Мы ждём представителя военного совета Карельского фронта, который когда-то отправил нас почти на верную смерть. Именно он решит — жить мне или идти под трибунал, что сейчас означает только одно — расстрел.

Преодолев боны, мы тогда не избавились от внимания финнов. От переправы до выхода в Онегу было ещё тридцать километров, которые тральщик прошёл под непрерывными обстрелами с захваченных врагом берегов. Мы огрызались как могли, и медленно погружались в речную воду, которая заливала трюмы из многочисленных пробоин. Гриша со своими бойцами прямо на ходу заделывали их деревом, рискуя свалится за борт, схватить пулю или осколок в спину, а механики пытались организовать откачку воды. Мы теряли скорость, мы теряли людей, мы теряли надежду, но мы всё же вырвались!

Когда наш избитый тральщик, с деферентом на нос и большим креном на правый борт подошёл к пирсу Вытерги, на нас смотрели как на восставших мертвецов, да и выглядели мы тогда не лучше. Видимо о том, что к базе Онежской флотилии подходит пропавший на реке Свирь тральщик, командование предупредили заранее, потому что встречал нас лично Дьяконов. Выслушав мой короткий доклад, он посмотрел мне в глаза и приказал подготовится к приезду дивизионного комиссара, и отдыхать, а потом отдал распоряжение начальнику порта заняться кораблём. Действовал он тогда быстро и чётко, полуторки одна за другой отходили от судна вывозя раненых и убитых, водолазы немедленно занялись подводной частью обшивки, а экипажи стоящих недалеко катеров и канонерок направили на «Шторм» хорошо оснащённые аварийные партии, которые приступили к откачке воды. И вот теперь мы ждём решения своей участи.

Чёрная «эмка» выехала прямо на пирс, подкатив прямо к «Шторму», дивизионный комиссар, опередив своего адъютанта, сам открыл дверь и в несколько огромных шагов оказался рядом со мною, оглядывая экипаж и судно. Позади него встал Дьяконов.

— Здравия желаю, товарищ дивизионный комиссар, экипаж тральщика Т-66 «Шторм», по вашему приказанию построен! Командир тральщика старший лейтенант Жохов!

— Ранен? — смотрит на меня комиссар — каковы потери экипажа?

— Ранен в правое бедро и сломаны рёбра — отвечаю я — потери экипажа и приданного ему охранения перевозимого груза — семьдесят пять человек, шестнадцать тяжелораненых направлены в госпиталь, остальные убиты. В строю восемнадцать человек, из них десять ранены легко и остались в экипаже.

— Что с грузом и вторым буксиром?

— В семидесяти километрах от входа в Онежское озеро попали в артиллерийскую засаду, буксир «Ижорец» и обе баржи уничтожены, тральщик получил снаряд в надстройку, ответным огнём и силами десанта из числа экипажа тральщика и охранения барж, вражеская батарея из пяти орудий и двадцати двух артиллеристов уничтожена, захвачено двое пленных. В виду невозможности дальнейшего выполнения задания, по моему приказу, остатки барж и буксира сожжены, я принял решение возвращаться в Онежское озеро. В ходе прорыва уничтожена вражеская переправа и боновые заграждения. Во время боя тральщик получил многочисленные пробоины, вышло из строя кормовое зенитное орудие. Пленные, документы уничтоженного расчёта и прицелы с замками от орудий переданы в штаб Онежской флотилии!

— Ишь ты! Лихо! То есть пороховой завод, две баржи и буксир вы просрали но всё равно молодцы? — прищурился дивизионный комиссар.

— Виноват! Извините что выжили товарищ комиссар! — закусил я удила, да похер уже.

— Ты мне тут свой характер не показывай Жохов! Что выжили и батарею с переправой уничтожили молодцы, но то, что потеряли груз очень плохо! Это пороховой завод Жохов, его ждали в Ленинграде! Что с Горгадзе?

— Погиб во время засады.

— Жаль, хороший был человек и коммунист — протянул комиссар и повернулся к командующему флотилией — что скажешь Александр Петрович?

— Товарищ дивизионный комиссар, считаю, что вины Жохова нет. Мои канонерки и катера в Свирь до сих пор не могут прорваться, а они прошли по ней семьдесят километров и смогли вернуться назад. Если они хотя бы на день прервали переправу финских войск, то это просто огромная удача, мы с двадцать четвёртого сентября пытаемся эту переправу накрыть. Что касается того, было ли возможно прорваться в Ладогу, то считаю, что эта задача была невыполнима для двух небронированных, плохо вооружённых буксиров. Бронекатера, без груза и на полной скорости, возможно бы и прошли, но в данном случае скорость каравана не превышала шести-восьми узлов, лёгкая добыча как для артиллерии, так и для авиации. Есть приказы, которые просто невозможно выполнить. Вы не знали всей обстановки, а она каждый день меняется.

— Выходит я им невыполнимую задачу дал и на смерть послал? — грустно вздохнул комиссар — да не отвечай капитан, это вопрос риторический. Ладно. Что планируете делать?

— Произвести самый необходимый ремонт и возвращаться в Архангельск, пока не встал лёд на канале — ответил я, хотя не был уверен, адресован ли вопрос мне.

— Может лучше их тут оставить? — проигнорировав меня, снова спросил комиссар у Дьяконова. Я напрягся, оставаться на Онеге я категорически не хотел — нам ещё одна канонерка не помешает.

— Нецелесообразно. Скоро конец навигации, нам придётся уходить на зимовку, по мелководным рекам, и всю зиму флотилия будет бесполезна как боевая единица. Тральщик же судно морское, с нами он пройти не сможет, а на Белом море его можно будет использовать всю зиму как для траления мин, так и для проводки караванов.

— Хм… чего-то караваны водить у них не очень-то и получается — опять затянул свою песню комиссар и задумался — Ладно. Разрешаю уходить в Белое море. Вопрос по вашей вине Жохов остается открытым, я дам распоряжение расследовать этот случай особым отделом фронта. Если вашей вины нет, будете награждены, если же всё-таки окажется, что вы струсили или мне врёте, тогда не обижайтесь, сейчас война и судить вас будут по законам военного времени! О результатах проверки штаб Северного флота будет своевременно уведомлён, с моими выводами! Что бы он в холостую не ходил, предайте его